|
На протяжении многих лет жизнь моя оказалась связанной с концертной деятельностью. Эстрада - мир совершенно особых отношений, постигать которые мне пришлось с самых азов. Отношения далеко не всегда чистые и безоблачные, поскольку в этой сфере крутились немалые деньги. В советский период официальные расценки за выступления были настолько смехотворны, что наши даже самые выдающиеся исполнители, известные не только в СССР, но и во всем мире, в сравнении со своими зарубежными коллегами получали очень мало. Но нищими они конечно же не были, поскольку помимо официальных ставок получали во много раз больше благодаря так называемым "левым" концертам.
Естественно, немалая часть не учтенных государством доходов доставалась администраторам, организующим выступления и гастрольные поездки исполнителей, и конечно же чиновникам от культуры вплоть до самых высших. Милиция с завидным постоянством возбуждала уголовные дела в отношении артистов и администраторов по распространенной тогда статье "незаконная предпринимательская деятельность с использованием государственных форм". Смешно сказать, но к уголовной ответственности в то время едва не привлекли Муслима Магомаева, народного артиста СССР и признанного кумира, только за то, что ему заплатили больше положенной ставки.
Практически все известнейшие в стране администраторы были судимы за организацию "левых" концертов: Марк Бендерский, Леонид Григорьев, Виктор Войтенко, Эдуард Смольный и т. д. Администраторы, кстати, - особая страница в мире искусства. Они всегда оставались за кадром, практически неизвестные широким зрительским массам. С помощью немалого организаторского таланта, обширнейших связей по всей стране именно они выводили в свет, "раскручивали" наших звезд, делая их действительно популярными. Войтенко, например, одним из первых начал работать с Владимиром Высоцким. Преодолевая, блокируя и смягчая весьма недоброжелательное отношение властей, он сумел организовать Высоцкому сотни гастрольных выступлений по стране, с которых, собственно, и началась настоящая известность великого артиста.
Кстати, много позднее, когда их пути разошлись, Войтенко по совету своей последней жены - медика по образованию - вдруг решил сам выступать на эстраде с сеансами гипноза. В 1976 году он позвонил мне с просьбой дать ему несколько уроков. После чего Войтенко вплоть до своей смерти оставался самым популярным гипнотизером-эстрадником в средней полосе России, где он предпочитал выступать.
Леонид Витальевич Григорьев после отсидки для поправки материального положения временно взял под опеку моего учителя Илью Цейтлина, а потом начал работать с лилипутами. Всю жизнь он оставался их покровителем, организатором и патриархом такого рода эстрадных и цирковых групп.
Но вернемся к сути. Итак, если артист хотел жить в относительном достатке, без "левых" концертов ему было не обойтись. Но если он желал себе относительного спокойствия, приходилось делиться "левыми" заработками с чиновниками. Фактически - платить взятки. Иногда мне кажется, что настоящая коррупция в нашей стране началась именно с искусства - в других отраслях такого повального взяточничества не существовало. Давать взятки за возможность работать так, как умеешь ты и только ты, - унизительно, но это вынуждены были делать абсолютно все.
Конечно же я тоже делал "левые" выступления, поскольку считал, что за свой труд имею право получать столько, сколько действительно заслуживаю, потому что приносил филармонии и государству немалые деньги. Как и все прочие артисты, я был бы рад платить государству налоги со своих доходов, если бы оно, государство, разрешило мне такие доходы получать. Но чиновники не позволяли этого не только артистам, но и всему населению огромной страны...
А взяток я принципиально не платил и своему администратору категорически запрещал это делать. И тут же ощутил давление. То вдруг отменяется выступление, то срывается гастрольная поездка. К слову, сейчас все происходит точно так же, как тогда: если предприниматель, скованный запредельными налогами, пытается заработать, к нему тут же являются бандиты с требованием поделиться неучтенными доходами. Только тогда в роли "братков" выступал чиновный люд, обладающий полномочиями распоряжаться жизнью остальных смертных. Некоторая разница, конечно, тут есть, хотя и небольшая. Тогда не убивали за отказ жить по неписаным законам системы, зато могли надолго посадить.
Понимая, что надо предпринять какие-то действия, иду к директору филармонии и говорю напрямую:
- Никому ничего платить не буду!
Он мне так же прямо отвечает:
- Ты еще молодой, поэтому даю два месяца сроку, чтобы пришел в себя. Если не образумишься, тебя вообще снимут со сцены и запретят всякую деятельность.
Я знал, что он дружит с первым замминистра культуры Казахстана. Но считал, что сумею справиться с проблемой. У меня к этому времени тоже появилось немало влиятельных знакомых. Секретари обкомов Казахстана с большим удовольствием ходили на мои выступления, со многими из высоких начальников я встречался в неформальной обстановке, что, как известно, зачастую намного важнее. Но главной моей надеждой был Л. Энодин, работавший ранее в ЦК КПСС, а на тот момент занимавшийся вопросами культуры в городе Целинограде. Очень необычный, неординарный человек. Всю жизнь он оставался партийным функционером, но удивительным образом сохранил яркую индивидуальность и способность отстаивать свое мнение. Как-то ему даже удалось заступиться за одного известного деятеля искусств перед самим Сталиным, и того пощадили, не поставили к стенке и не отправили в лагерь. С Энодиным у меня на долгие годы завязалась настоящая дружба. В общем, я был настроен весьма оптимистично. Но, как оказалось, напрасно.
Неприятности начались с того, что внезапно всплыло мое барнаульское "дело". Милицейские документы о моих незаконных выступлениях того периода (тогда я официально еще не числился исполнителем) оказались в Целинограде. Я получил повестку в милицию. Встретила меня там симпатичная женщина-дознаватель по имени Нелли Михайловна, начали разговаривать. Я рассказываю все как на духу: да, было время, выступал без специальных разрешений, но сейчас статус у меня другой, все делаю официально. Расстались мы вполне доброжелательно. По-другому и быть не могло, на уголовное дело мои прегрешения не тянули.
Но через очень короткое время меня вызывают в милицию снова. Теперь со мной беседует молоденький лейтенант Абай Сартаев. Разговор вначале идет точно по тому же руслу, а потом сворачивает в неожиданную сторону. После комплиментов моему искусству юный лейтенант вдруг начинает плакаться, что жизнь у него тяжелая, зарплата сотрудников милиции маленькая, а ему не хватает ста рублей на свадьбу. Ну, понятно, думаю я, и говорю: "Ваши проблемы понимаю и готов содействовать, вот вам двести рублей на свадьбу, только сожгите это мое "дело" прямо сейчас, чтобы больше меня никто не беспокоил". Что он с удовольствием тут же и сделал. Сейчас, правда, я об этом очень жалею: там было немало интересного для моего личного архива.
Вышел из милиции довольный, хотя спустя минуту осознал: а ведь получается не по-моему. Первую взятку-то я уже заплатил. Постепенно начало приходить понимание, что этой войны мне не выиграть. Так оно и вышло. Не стали мне помогать секретари обкомов, не сумел этого сделать и Энодин. Как я ни барахтался, в 1969 году министр культуры Казахстана подписал приказ, запрещающий мои выступления. Конечно, в приказе ничего не говорилось о том, что я не желал делиться с начальством доходами. Речь там шла о сомнительности жанра вообще, о его несоответствии идеологическим принципам материализма и так далее.
На ухабах реальной жизни с меня постепенно облетал последний романтический пушок. Я начал понимать: борьбу со взяточниками явно проигрываю. Систему ломать никто не желал, и ни один из моих потенциальных (как я полагал) защитников заступаться за меня не стал.
Сгоряча я даже в КГБ пошел, но там мне сказали, что такие глобальные вопросы решаются на самом высшем уровне, а из Казахстана туда не достать. Короче говоря, дело кончилось тем, что выступать мне на территории Казахстана запретили, хотя я имел грамоты и восторженные отзывы о выступлениях в высших партийных школах. Мотивировали это недостаточным идеологическим уровнем программы, но истинный смысл был абсолютно ясен: не хочешь платить - сам кушать перестанешь.
Но зарабатывать на жизнь надо. Оставляю дома жену с ребенком и еду в Туву. Почему именно в Туву? Да потому, что узнал вдруг: существует в этой республике хоровое общество, а при нем работает с программой группа цирковых медведей. Я и подумал: раз медведям можно, то почему нельзя мне? Тем более, что пост министра культуры Тувы занимал молодой человек, выпускник МГУ и кандидат физико-математических наук, который, как я полагал, сможет понять и оценить мой жанр по достоинству.
Приехал в город Кызыл со своим администратором Юрием Некипеловым в воскресенье. Выходной день, значит, министра нужно искать дома. Через знакомых узнали, где он живет, отправились туда, поскольку предварительная договоренность о встрече уже была. А министра дома нет. Жена говорит: он пошел с друзьями в баню. Ну и мы пошли в баню. В сауне парятся пять тувинцев. И хотя все они в одинаковых простынях и шлепанцах, я безошибочно вычислил среди них министра, что его сразу заинтриговало.
Представляюсь, начинаю рассказывать о своем жанре. Министр обрадовался:
- Очень хорошо, этого нам как раз и не хватало. Чем помочь?
- Устройте нас на работу.
- Что ж, - говорит министр, - постараюсь.
У меня от души немного отлегло. После бани, конечно, был ресторан, мы выпили, спели тувинские песни, и в конце министр пообещал, что завтра же свяжется с председателем Совета министров Тувы и решит мой вопрос положительно.
Действительно, на следующий день я уже показывал свои этюды компетентной комиссии. Все остались довольны, и нас приняли на работу на таких условиях, о которых я и мечтать-то не мог. Фактически нам дали карт-бланш: 90 процентов выручки от концертов мы оставляем себе, а 10 процентов идет на хозрасчет. Никаких "левых" концертов не надо! Мы начали ездить по республике и зарабатывать сумасшедшие деньги, которых у нас никогда не было. Работали не очень долго, а получили много. Отпускали нас из Тувы с большой неохотой, но мы уже соскучились по дому, по родным и близким.
В Целиноград я вернулся умудренным жизненным опытом, спорить и воевать мне уже совсем не хотелось ввиду полной бесперспективности таких усилий. Пришлось просто дать денег кому надо, и сразу установилось перемирие. Мне не только вновь разрешили выступать, но даже присвоили первую - высшую - артистическую категорию, что, впрочем, прибавку к официальной зарплате давало совершенно мизерную по сравнению с тем, что я зарабатывал в Туве. Кстати, вскоре меня туда опять пригласили, но уже по другому поводу.
Прослышав, как мы там зарабатываем, с гастролями в Туву устремились популярнейшие в то время артисты. Правда, хорошее долгим никогда не бывает. Кто-то из завистников написал донос, приехала комиссия и всех начала проверять. Оказалось, что администраторы артистов, выступавших после меня в Туве, подворовывали. Мало им было огромных денег по совершенно официальным контрактам, так они еще сверх того забирали. Возбудили уголовное дело. Меня и Юру тоже начали вызывать к следователям, но у нас все бумаги и финансовые отчеты были в полном порядке, вплоть до копейки все учтено. Некипелов в этом отношении всегда работал безукоризненно - и от нас быстро отстали. Даже ставили в пример.
Юра всегда принимал в моих схватках с чиновниками самое живое участие. В 1972 году я выступал с гастролями в Усть-Каменогорске. Сразу после приезда в город вокруг меня образовалась какая-то странная атмосфера скандала. Местные психиатры побежали жаловаться в обком, что, де, Юрий Горный занимается незаконным врачеванием. Дело в том, что на некоторых выступлениях во время сеансов гипноза я давал в качестве демонстрации посыл к отказу от алкоголя и курения. Поэтому, жаловались психотерапевты, народ требует у них направлений на прием к Горному.
Узнав о жалобе, я просто снял номера с гипнозом из программы, но шум уже пошел изрядный, пришлось объясняться с секретарем Восточно-Казахстанской области, курирующим вопросы культуры. На разборе жалобы присутствовали и те самые психотерапевты, которые обрушились на мой жанр вообще, обвинив меня в шарлатанстве и спекуляции на науке. Положение спас Некипелов и сделал это совершенно неожиданным образом. В самый разгар скандала он внезапно вынул из портфеля книгу ведущего специалиста по психофизиологическим проблемам, профессора Давида Дубровского "Психические явления и мозг".
- Вот вы ругаете Горного, - сказал Некипелов, - а выдающийся авторитет в области психики и сознания профессор Дубровский отзывается о нем совсем по-другому.
Открывает обложку и показывает на форзаце дарственную надпись: "Уважаемому Юрию Горному. Восхищен Вашим искусством. Прошу Вашей аудиенции для сотрудничества с Вами. Дубровский".
Мои критики растерянно смолкли. Но больше всех растерялся я сам. Дело в том, что книгу я незадолго до того купил в Караганде. С Дубровским в ту пору был незнаком, да и сам профессор вряд ли обо мне слышал.
Оказывается, готовясь к встрече "на ковре", Некипелов сам написал посвящение. Хитрость его оказалась на удивление эффективной, скандал угас мгновенно и навсегда. Потом я, конечно, Некипелова слегка поругал: ну ты и фрукт! Так бессовестно обманывать партийную власть опасно. А ну как кто-то из моих критиков знает Дубровского лично. Возьмет и позвонит ему. Представляешь, что может быть?! Юра только отмахнулся: это просто тактический прием, все обойдется. Действительно, так оно и получилось. Однако история эта имела почти мистическое продолжение спустя много лет.
С профессором Дубровским я познакомился только в 1980 году, когда он пришел на мое выступление в редакцию газеты "Известия". После выступления мы попили чаю, поговорили, понравились друг другу, подружились и дружим до сих пор. Вообще Давид Дубровский - человек выдающийся во многих отношениях. В возрасте 45 лет вдруг заинтересовался карате. Начал заниматься и спустя пять лет получил "черный пояс", причем его квалификацию подтвердили японские мастера боевого искусства. Во времена, когда карате было у нас запрещено, Давид Дубровский создал Всесоюзный центр восточных единоборств и оставался его руководителем в течение пяти лет, то есть способствовал легализации и развитию карате в нашей стране.
Прошло еще несколько лет. Однажды на одном из чаепитий, которые мы устраивали дома регулярно, собрались ученые - академик А. Мигдал, В. Эфроимсон и сам Дубровский. Подруга Дубровского, уже слышавшая историю с посвящением от моей жены, вдруг в шутку говорит: "А ты знаешь, Давид, как Горный твоим именем спекулирует? Книги за тебя подписывает".
Я тут же признаюсь: точно, было такое дело, жаль, тот экземпляр потерял. А жена поправляет: "Книга не потерялась. Я ее нашла". И достает этот научный труд. Читаем все вместе, смеемся, а потом Дубровский берет ручку и пишет на странице рядом: "Юрию Горному. Признаю написанные не мною четырнадцать лет тому назад слова совершенно правильными. Претензий к Ю. Некипелову не имею. Дубровский".
И все мы с изумлением видим: обе надписи - и Некипелова, и Дубровского - сделаны абсолютно похожими почерками. Вплоть до подписи. Как это могло произойти? Почему? Некипелов с Дубровским не знаком и по сей день, и уж конечно не мог знать его почерка! Вот где настоящая загадка, ответа на которую у меня нет!
С Юрием мы работали вместе довольно долго. А потом у него появилась возможность стать директором Восточно-Казахстанской областной филармонии. За такие должности было принято платить немалые взятки, чего он, точно так же, как и я, делать не желал принципиально. За помощью я обратился к Дмитрию Бибикову, работавшему заведующим отделом пропаганды ЦК компартии Казахстана. Я очень уважал этого человека, он с самого начала был моим близким приятелем и поклонником, мы дружили вплоть до его трагической гибели. Кстати, он оказался единственным, кто реально пытался мне помочь в период опалы, да ничего у него не вышло. По неизвестной мне причине Бибиков покончил с собой, оставив странную предсмертную записку: "Горный опять, как всегда, оказался прав".
А тогда я Бибикову сказал откровенно: "Дима, за должность директора филармонии твои шакалы берут по 20 тысяч рублей, а у нас на двоих всего две тысячи". Он засмеялся и ответил: "Зачем мне твои тысячи? Ты бы лучше мне в голову что-нибудь полезное вложил".
Нередко постижение тонкостей основной профессии позволяло мне достигать относительного успеха в тех областях деятельности, с которыми раньше не доводилось соприкасаться. Это служит ответом на незаданный вопрос скептиков: стоит ли тратить целую жизнь на столь бесполезные с бытовой точки зрения занятия, если только ты не работаешь на эстраде?
Психология настолько нужная наука, что освоение ее никогда не бывает лишним, а польза проявляется совершенно неожиданно. Например, мне нередко приходилось играть разные роли, не на сцене, а в реальных обстоятельствах, навязанных жизнью.
В Барнауле, где я занимался "подпольной" концертной деятельностью и одновременно продолжал работать в спортивном обществе "Водник", ко мне обратился коллега, курировавший игровые виды спорта. Команде гандболистов "Водника" предстояла встреча в рамках городского первенства с очень сильной командой медицинского института. А вратаря у команды нет. Основной, кажется, заболел, а запасной, как выяснилось, уехал по срочным личным делам. Или наоборот, точно не помню. Коллега попросил меня постоять на воротах.
Я даже глаза вытаращил: "Ты что?!" - говорю. Ну ладно, в волейбол я играл неплохо, легкой атлетикой занимался, лыжами. Но на гандбольную площадку не выходил ни разу в жизни. Ручного мяча в руках не держал. И даже правил не знал!
А он настаивает: "Ты же у нас "Яшин" (так меня в шутку называли за то, что в волейбольных играх иногда доставал совершенно "мертвые" мячи. - Авт.). Постой на воротах, как получится. Да и правила нехитрые, мы тебя быстро научим. Главное, отбивать подальше мячи, которые к тебе летят. Хоть ногами, хоть руками". В общем, уговорил, выручать команду общества все равно надо.
Ладно, думаю, попробовать интересно, хотя со мной вы все равно проиграете. А почему, собственно, проиграете? Мышечная реакция у меня неплохая. Еще посмотрим, кто кого.
Выходим. Зрители - такие же старожилы Барнаула, как и я. Каждый знает, что я впервые на площадке. И соперникам это известно, особенно капитану команды медиков, мастеру спорта по ручному мячу Борисову - главному бомбардиру команды, члену сборной области и так далее. Но я твердо решил обыграть его психологически. К этому времени я хорошо изучил теорию телодвижений нашего выдающегося физиолога А. Бернштейна и намеревался в полной мере использовать ее на практике. Ну и, конечно, концентрировался неимоверно, настраивался на матч, как на последний бой.
Началась атака соперников, мяч попал в руки капитана. Я его специально провоцирую. Имитирую работу той группы мышц, с помощью которой "намереваюсь" прикрыть правый угол, как поступил бы всякий новичок. Он это видит и спокойно бросает мяч в левый угол. Но за мгновение до его броска встаю именно там и отбиваю мяч, вызывая гул удивления у болельщиков на трибунах, которым я с самого начала представлялся абсолютной "дырой".
Борисов - опытный спортсмен и сразу понял, что я его спровоцировал. Но я-то тоже понял, что он понял, и тут же сменил тактику. Второй бросок я отразил потому, что заранее знал, куда Борисов пошлет мяч, сделав поправку на мою уловку. На трибунах - рев неописуемый. Те, кто хоть самую малость понимали в игре, представляли, что новичку, профану, такое не под силу. И Борисов занервничал, рассердился и начал делать ошибки. Наше "фехтование" продолжалось, и в результате из девяти "мертвых" бросков я отразил семь, что считалось невозможным. К огромному изумлению наших болельщиков и болельщиков противника, мы выиграли, хотя напряженный матч высосал из меня все силы. Больше в гандбол я никогда не играл, как ни просили. Все-таки каждый должен заниматься своим делом.
А вот умение концентрироваться необходимо всем, потому что без этого достичь приемлемых результатов на любом поприще затруднительно. Мне кажется, что великим людям оно присуще изначально. Помню, как поразила меня способность концентрироваться, продемонстрированная Андреем Дмитриевичем Сахаровым. Когда он вернулся из ссылки - Нижнего Новгорода, академик Аркадий Венедиктович Мигдал пригласил его на научную конференцию в Черноголовку. Мне тоже довелось там быть, и я с огромным интересом потихоньку наблюдал за поведением Сахарова, с которым прежде никогда не встречался.
Шло очередное выступление. Кто-то из журналистов, кажется Олег Мороз, тихонько сказал Мигдалу: "Э-э, Андрей Дмитриевич-то спит". Мигдал только усмехнулся. "Нет, - отвечает, - он никогда не спит. Когда нужно будет - сразу проснется".
Так и случилось. Как только зашла речь о вещах для него по-настоящему интересных, Сахаров мгновенно "включился". Такое обостренное внимание мне доводилось встречать нечасто. Андрей Дмитриевич словно втягивал, впитывал в себя информацию без остатка. Умение пропускать мимо ушей малозначимое и воспринимать полностью важное - и есть высший уровень концентрации. Я никогда не слышал, чтобы Андрей Дмитриевич учился этому специально. Но утверждаю, что приобрести такую способность с помощью специальных методик может каждый. Понимаю, что это не сделает из каждого Сахарова. Но с чего-то начинать нужно!
К сожалению, иногда вмешательство психолога может иметь и совершенно противоположный результат. Однажды во время традиционного хоккейного турнира на приз газеты "Известия" меня пригласили выступить перед нашей сборной. Кроме меня на встречу с хоккеистами приехал и один известный психолог. Я поинтересовался: зачем? Он объяснил, что намерен психологически настроить ребят на решающую игру с нашими постоянными соперниками - чехами. Меня это встревожило, я попытался его отговорить. Знаю, как опасно в последний момент перестраивать уже сложившуюся психологическую модель спортсмена, нарушать его бессознательную компетенцию, тем более в экстремальных условиях ответственного турнира. Лично я собирался лишь развлечь хоккеистов, поддержать их эмоциональный уровень. Но мои аргументы психолог не принял.
Спустя какое-то время смотрю, как он что-то старательно внушает Третьяку, а рядом стоят тренеры команды Тихонов и Юрзинов и встревоженно слушают. Чувствую, дело добром не кончится. К сожалению, так оно и произошло. На следующий день наша команда проиграла сборной ЧССР с разгромным счетом 2:9. Великий непробиваемый Третьяк пропустил девять шайб! А причина в том, что советы психолога, может быть вполне профессиональные и очень полезные, были совершенно не ко времени. Они нарушили рефлекторный, спонтанный автоматизм вратаря. После этого странного поражения был большой скандал. Председатель Олимпийского комитета провел расследование причин разгромного поражения, узнал о незапланированном визите психолога и устроил страшнейший разнос тренерам.
Успех выступления на сцене во многом зависит от того, насколько исполнителю удается психологически настроить зрителя. Один эффектный прием я перенял у Мессинга. Он входил в зал до начала выступления, пока зрители только занимали свои места, осматривался, то и дело останавливаясь и топая ногой, производил руками какие-то пассы, даже принюхивался, интригуя аудиторию еще до начала сеанса. Я тоже старался слегка "напустить тумана". Просил, например, всех ненадолго выйти в фойе. "Зачем?" - спрашивали. "Чтобы настроиться", - отвечал я. Помещение я действительно должен был осмотреть: как стоят ряды, каких размеров сцена. Хотя для этого, по правде говоря, достаточно и одного взгляда. Но я какое-то время непременно бродил по залу, топал ногами, нюхал, крутил головой, что производило на зрителей нужное впечатление.
Мой администратор по фамилии Бурч старательно лепил имидж Юрия Горного как существа в высшей степени сверхъестественного. Заодно он заставлял моего ассистента играть роль телохранителя, распуская слухи, что Горным очень интересуются западные разведслужбы и могут даже его выкрасть.
В год 50-летия Советской Армии мы приезжаем давать концерт в секретную воинскую часть. Стою в гримерной, начищаю туфли, и вдруг заходит генерал с целой свитой военных.
- Нам нужен Юрий Гаврилович Горный.
- Это я.
Выглядел я в то время довольно молодо и в высшей степени несолидно. Генерал нахмурился:
- Я не шучу, нам нужен Горный!
- Да я же Горный, - отвечаю. - Честное слово.
Только тогда генерал с трудом поверил. Оказывается, он ожидал встретить некое неземное существо возрастом лет в двести, может быть, - не знаю, но вижу, что генерал изрядно разочарован. И Бурч это тоже заметил.
Но ничего! Выступление прошло удачно, свой пошатнувшийся престиж я несколько укрепил. После концерта, естественно, приглашают в столовую на банкет. Как обычно, все довольно много пьют, кроме меня: впереди еще три выступления. Смотрю, Бурч что-то шепчет на ухо генералу. Тот подзывает к себе майора, который вдруг убирает со стола сало. Потом Бурч опять что-то шепчет и со стола убирают лук. Оказалось, играя роль "свиты короля", Бурч врал генералу, что перед выступлениями я не только не пью, но и должен избегать запаха некоторых продуктов. Про сало он сказал генералу зря. Из-за Бурча я его так и не попробовал, а, говорят, оказалось очень вкусным.
Посидев немного с компанией, я ушел готовиться к следующему выступлению, а банкет тем временем продолжался. После концерта смотрю - моя жена Галина на меня обижена. Спрашиваю, в чем дело, и выясняю, что подвыпивший Бурч настолько вошел в раж, описывая мое сверхъестественное происхождение, что отказал мне в возможности иметь семью, объявив Галину супругой моего брата. Она возмутилась, с какой это стати ее вдруг разводят с собственным мужем, чем вызвала недоуменные вопросы присутствующих. Как же так? Вы сказали, что Горный - биологический робот, у него не может быть ни жены, ни семьи.
Но Бурча смутить нельзя было уже ничем.
- Да, - твердо отвечал он, - робот! Жена - просто формальность, только на бумаге, чтобы у людей не возникло лишних вопросов.
Вранье сошло ему с рук. Наверное, просто у всех (и у меня в том числе) было очень хорошее настроение...
Как-то во время гастролей в Прокопьевске мне пришлось сыграть роль следователя. Нужно сказать, что этого я всегда старательно избегал, поскольку считал и считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Подобные просьбы и предложения использовать свои способности в расследовании уголовных дел от сотрудников милиции поступали нередко, но я неизменно их отклонял. Хотя искушение испытывал постоянно. Дело тут вот в чем. Я убежден, что тот блок профессиональных качеств, который я использую в своем творчестве, сотрудникам правоохранительных органов просто необходим. Не хочу принижать их квалификацию, но человековедение у сотрудников милиции находится пока на крайне невысоком уровне. А человек - центр любой системы. Подследственный, подозреваемый - в особенности. Понять мотивацию его поступков, значит, наполовину приблизиться к раскрытию преступления. Это блестяще подтвердилось, когда поисками душегуба Чикатило занялся профессиональный психолог-криминалист Дубинин. К сожалению, как мы знаем, к его рекомендациям очень долго не прислушивались.
Так вот, после одного из выступлений в Прокопьевске ко мне подошел следователь, майор милиции, вместе с коллегой - очень красивой девушкой, капитаном по званию. Наверное, майор понимал, что отказать красивой женщине мне будет трудно. Они попросили помочь в расследовании преступления, и я согласился их выслушать.
В то время по всему Кузбассу прокатилась волна преступлений, совершенных, судя "по почерку", одним человеком. На предприятиях совершались кражи. Кто-то очень аккуратно, без взлома вскрывал сейфы и похищал деньги. Общая сумма набралась по тем временам приличная. Наконец, подозреваемого задержали, но похищенных денег обнаружить не смогли. Задержанный признаваться не желал. И следователи решили попросить меня отыскать эти деньги (если уж я могу иголку найти!) или хотя бы побеседовать с парнем, попытаться найти "слабинку".
Встречаемся с ним в кабинете следственного изолятора и начинаем беседовать. По-человечески я ему сочувствовал. Это был семнадцатилетний парень со сложной судьбой, который родился в тюрьме и уже успел один раз отсидеть в детской колонии. Паренек - его звали Вадим - оказался совсем не глупым. Поговорили с ним о жизни. Рассказал ему о себе, чем занимаюсь, показал несколько опытов, в том числе и с поисками иголки.
- Зачем тебе эти деньги? - спрашиваю. - Спрятал ты их в ненадежном месте, в терриконе, все равно воспользоваться ими не сможешь. К тому времени, как выйдешь из заключения, все они сгниют.
Насчет террикона особой проницательности не требовалось: вокруг Прокопьевска одни терриконы - горы выработанной породы.
В общем, в конце концов он согласился показать, где спрятаны деньги, но взамен попросил, чтобы ему дали возможность побывать на моем выступлении. "Хорошо, попробую поговорить со следователем". Его уводят обратно в камеру, а я обнаруживаю, что иголку паренек у меня украл. Его возвращают назад, и я огорченно спрашиваю: "Как же так? Я не следователь, мы с тобой только что беседовали на равных, мне показалось, что поняли друг друга, а ты меня подводишь. Нехорошо как-то..."
Закоренелым преступником Вадим еще не был, в душе у него сохранилось немало человеческого, и в конце разговора он даже прослезился. А следователь согласился привести его на мой концерт. Но вечером ко мне снова пришел майор и с досадой сообщил, что прокурор категорически запрещает выводить подследственного из изолятора. В тот же день я должен был уезжать, но пришлось снова идти в тюрьму, встречаться с Вадимом.
- Видишь, Вадик, - говорю, - как все складывается. Я дал тебе слово, но закон выше меня. Даже следователь ничего не мог сделать. В общем, тебе самому придется решать, как поступить. Я тебе искренне желаю: будь мудрым.
Деньги Вадим отдал. Спрятал он их действительно в одном из терриконов.
Надо мной начали в очередной раз сгущаться тучи и все по той же причине: я опять принялся доказывать, что взятки брать плохо. И тут же чиновники лишили меня центральных площадок для выступлений, а то и вовсе отменяли концерты без всякой причины. Однажды я готовился к выступлению на День молодежи, и буквально за два часа звонит секретарь обкома ЛКСМ Казахстана и сообщает: "Извините, Юрий Гаврилович, но ваш концерт отменяется". Хотя я предчувствовал такой исход, все равно здорово расстроился. Сидим у меня дома с администратором Некипеловым, думаем, как быть дальше. Снова ехать в Туву не хочется. Некипелов предлагает: давай заменим псевдоним, отведем стрелы в сторону, пока они разберутся - время пройдет, может, все и "устаканится". Я подумал и согласился.
К тому времени концерт, на котором я должен был выступать, закончился. Поскольку мое отсутствие ведущий объяснил болезнью, одна из моих поклонниц - жена директора целиноградского драматического театра Рудзика, - вернувшись домой, поделилась этой новостью с мужем. Тот не поверил, потому что мы с ним встречались совсем недавно, утром. Он тут же набрал мой телефонный номер. Трубку снял пьяный Некипелов и на просьбу позвать Юру Горного трагически заявил: "Для вас Юрий Горный умер!"
"Для вас", - сказал Некипелов, но Рудзик этого нюанса не заметил, зарыдал и принялся обзванивать областное начальство. Было уже за полночь, но в моей квартире телефон не умолкал. Звонили начальник управления культуры, директор филармонии, сказали, что сейчас же приедут. Медленно трезвея, Некипелов осознал, что "заварил кашу", которую не сразу расхлебаешь. "Ну мы натворили! Что будем делать?" А я, злой на всех и обиженный, говорю: "Ничего! Будем продолжать развивать миф о моей кончине". Тут раздается звонок в дверь. Я быстро ложусь на кушетку и закрываю глаза. Но это были еще не гости, а "скорая помощь" - кто-то из безутешных чиновников вызвал ее ко мне. Давно и серьезно занимаясь йогой, я умел резко снижать частоту пульса и останавливать на некоторое время дыхание, что демонстрировал во время своих выступлений. Вот и сейчас я быстро ввел себя в нужное состояние, и приехавшие врачи (по-видимому, не очень опытные) констатировали мою смерть. Делать им тут больше было нечего, они собрались уходить и в дверях квартиры столкнулись с примчавшимися "гостями", которым сообщили свое заключение. Если у кого и были какие-то надежды на благополучный исход, то тут они развеялись окончательно. Гости скорбно вошли в комнату, и начальник управления культуры Б. Г. Маевский, склонившись надо мной, перекрестился и произнес: "Царство тебе небесное, Юрий Гаврилович".
В этот момент я открыл глаза: "Вот вы какие, оказывается, атеисты! С партийным билетом в кармане, а Бога вспоминаете!"
Сильнейший шок сменился, разумеется, таким же сильным возмущением. Пригрозив мне всяческими карами, они отправились восвояси. На полном серьезе вначале хотели опубликовать в областной газете статью о безнравственном поведении Горного, но потом передумали, поняв, что в этом случае подставятся сами. Хотя дело было сделано, слух о моей кончине уже вырвался из-под контроля, разлетелся по стране, и еще несколько лет после этого я много раз выслушивал от знакомых и незнакомых одну и ту же фразу: "А мы слышали, что вы умерли, Юрий Гаврилович..."
ПРИВЕТ, СТОЛИЦА!
Каким бы успехом исполнитель ни пользовался в глубинке, признание в столице значит для него очень много. Еще работая в Казахстане, я начал потихоньку осваивать столичные площадки. Мне уже приходилось выступать здесь с шефскими концертами перед спортивными сборными СССР.
Во время московской Олимпиады в 1980 году одно из таких выступлений пришел посмотреть первый заместитель министра культуры Евгений Владимирович Зайцев. Кстати, запрещение выступать на эстраде с сеансами гипноза исходило от него. Поскольку именно под этим предлогом местные чиновники запрещали мне выступать, я протестовал, посылая письма во все инстанции, вплоть до ЦК КПСС, и чаще всего они попадали именно к Зайцеву. Может быть, поэтому он и пришел на выступление, чтобы посмотреть лично: что это за птица такая - Горный. Он был человек принципиальный и очень быстро разобрался, что мое искусство никакой опасности для здоровья трудящихся не представляет. Более того, после концерта Зайцев подошел ко мне и объявил: "Вы должны работать в Москве". С этого дня началась моя жизнь в столице.
Тогда это было не просто. Требовались прописка, жилье. Эти вопросы Евгений Владимирович сам решить не мог и написал письмо с ходатайством министерства. К счастью, мне встретился человек, о котором до сих пор с благодарностью вспоминают десятки, если не сотни, народных и заслуженных артистов, которым он помог. Звали его Виктор Васильевич Аляпкин. Он работал в аппарате Моссовета. Как-то встретил меня во время моих хождений по инстанциям и спросил, как идут дела.
- Никак не идут, - отвечаю, - письмо министерства по-прежнему все лежит где-то у вас без движения.
- Ладно, - говорит Аляпкин, - завтра пойдем вместе к Покаржевскому, он в Моссовете ведает вопросами культуры. Только вы ему не возражайте, он у нас человек требовательный и очень вспыльчивый.
Действительно, секретарь Моссовета Покаржевский чуть не с порога принялся меня отчитывать. Все вы, мол, в Москву рветесь, а Москва не резиновая. Естественно, отвечаю, что никуда не рвался, а перейти на работу в столицу мне предложил первый заместитель министра культуры товарищ Зайцев. Покаржевский еще немного покричал, но потом сменил гнев на милость и дал добро на прописку в каком-то артистическом общежитии, куда мы и переехали из Казахстана всей семьей - у нас с Галиной уже было два сына. Через какое-то время удалось вступить в жилищный кооператив.
С самого начала я пришел к выводу, что в филармоническую систему и в Москонцерт не пойду. Филармонии везде одинаковы, что в глубинке, что в центре, везде живут по одним и тем же законам. Тратить время и силы на очередной этап безнадежной борьбы со взяточниками я не желал и надумал работать самостоятельно. Такую возможность предоставляла лишь одна организация - Московский цирк на сцене. Туда я и отправился.
Право выступать с сольными концертами считалось чем-то исключительным. Это право мы с народным артистом СССР фокусником Арутюном Акопяном пробивали (естественно, каждый для себя) очень долго и нудно. Опять помог Зайцев, и после долгой волокиты такое разрешение дали.
Но система настигла меня и тут. Работать я начал по высшей из существующих на тот момент ставке - 75 рублей за выступление. Работать-то работаю, а денег не получаю. Почему? Очень скоро выясняется: не заплатил кому надо, как это принято. Я пытался доказать, что со мной поступают просто незаконно, - все бесполезно.
Подал заявление в суд. Организация, с которой я судился, находилась на территории Москворецкого района. Туда и следовало подавать иск. Первое, что сделал судья, принявший дело к слушанью, - принялся настойчиво уговаривать меня иск забрать. "Но почему? - горячился я. - Ведь дело совершенно очевидное, нарушены такие-то и такие-то законы Трудового кодекса, неужели трудно восстановить справедливость?"
Узнав об этом, коллеги и друзья мне посочувствовали: дело в том, что чиновник, на которого я подал в суд, раньше работал одним из секретарей райкома Москворецкого района. И с этим судьей, и с председателем районного суда он был знаком давно. Понятно, что дело я начисто проиграл. Собрался было обжаловать судебное решение, да махнул рукой. Так за хождением по судам и о своей профессии позабудешь...
ВРЕМЯ - ОНО
Взять на себя роль сыщика мне невольно пришлось еще раз уже после начала больших перемен в стране. Девяностые годы оказались самыми тяжелыми за всю мою жизнь. Да, раньше тоже все было далеко не ладно. Существовали преступники, взяточники, с которыми приходилось бороться, - все равно, что пробивать головой стену. Но, случалось, действительно пробивали! Редко, но иногда удавалось их побеждать.
А теперь стена стала совершенно непроницаемой. Я считаю, что уголовники в стране сумели занять немало важных мест по той причине, что всплыло все ханжество и двуличие, копившееся семьдесят лет существования советской власти.
В то время похитили моего ассистента. Сделавшие это бандиты почему-то решили, что артист Юрий Горный - миллионер. Они позвонили и потребовали выкуп, пообещав в случае отказа перерезать Андрею горло. Ну и, разумеется, прозвучали все полагающиеся в таких случаях угрозы мне и моим близким, если мы обратимся в милицию. Что удивило меня больше всего, это то, что бандиты знали не только мой адрес, но и фамилию по паспорту. Даже мой ассистент полагал, что многолетний сценический псевдоним Горный и есть моя настоящая фамилия. Надежды на помощь милиции почти не было: органы внутренних дел, как и вся страна, пребывали в состоянии полного развала. Но и обращаться больше некуда. Бандитских "крыш" я себе заводить не собирался. Мне не раз приходилось показывать свои этюды сотрудникам Петровки, 38, и я успел познакомиться со многими милицейскими руководителями. Неплохо, как мне казалось, знал и недавно назначенного начальника РУОПа, который даже как-то приглашал обращаться, если возникнет какая-то проблема.
Проблема возникла, и я, позвонив, объяснил, в чем дело. "Приходи, разберемся". Прихожу в бюро пропусков ГУВД Москвы, предъявляю удостоверение, а мне пропуска не выдают, требуют паспорт. Паспорта у меня при себе не оказалось _ значит, и разговора нет.
Плюнул я и пошел домой, решив, что справлюсь самостоятельно.
Прежде всего начал рассуждать, откуда могли взяться похитители. Я совершенно точно знал, что Андрей с криминальными кругами не общался. В карты не играл, наркотики не употреблял, никаких долгов не имел. Единственной слабостью Андрея был женский пол. Не здесь ли собака зарыта? Одну девушку, с которой у Андрея недавно развивался весьма бурный роман, внезапно закончившийся, я знал. Девушка очень рассчитывала выйти за него замуж, к чему Андрей был пока еще не готов. Знал я и то, что девушка эта очень на него рассердилась.
Отыскать ее телефон особого труда не составило. Я решил пойти, что называется, ва-банк. Позвонил ей и жестко объявил: если Андрей завтра не окажется на свободе, всем вам - и тебе, и твоим дружкам - будет очень плохо. Девушка попыталась изобразить неведение, но я слушать не стал и положил трубку. Расчет оказался верным. У той девушки был школьный приятель, который только что освободился из заключения, где отбывал срок за хулиганство. К нему она и обратилась с просьбой наказать несговорчивого возлюбленного. А тот, узнав, что Андрей работает у меня, решил убить сразу двух зайцев: заработать и попрактиковаться в рэкете - занятии в те годы престижном, доходном и почти безопасном. Вместе с каким-то уголовником они схватили Андрея на улице, засунули в машину и отвезли в какой-то подвал.
Узнав от девицы, что Горный их так быстро вычислил, уголовники страшно перепугались. Андрея они выпустили в тот же день, но мне этого было недостаточно. Я позвонил похитителю и сказал, что завтра он должен явиться ко мне в офис. Вначале тот отказывался, но я предупредил: "Сидеть тебе так и так придется, но если не придешь, пеняй на себя. Ты только что сидел на зоне за хулиганство, знаешь тамошние порядки. А я по зонам выступал немало, у меня есть поклонники, они мне аплодировали громче и больше, чем артистам Большого театра, понимают и уважают мое искусство. А ты - не уважаешь, они тебя и будут "воспитывать". Но методы их могут тебе не понравиться".
Конечно, свою угрозу я бы не выполнил. Обращаться за помощью к преступникам мне бы никогда в голову не пришло. Но предупреждение подействовало. Похитители перепугались еще больше и на следующий день явились как миленькие. На встрече с ними по моей просьбе присутствовал ведущий телепрограммы "Тихий дом" Сергей Шолохов, который снимал их признание на телекамеру. Хулиган плакал горькими слезами, каялся, умоляя его простить. "Хорошо, - сказал я, - у меня претензий к тебе не будет, если признаешься, откуда раздобыл информацию обо мне".
И тут я услышал то, что меня не только изумило, но и потрясло. Оказывается, недели через две после того, как он вернулся из тюрьмы, его вызвали в милицию и стали вербовать в агенты. Бывший хулиган уже наметил провести операцию похищения Андрея и решил использовать в этих целях сотрудников милиции, поставив оперативному работнику встречное условие. Он согласился стать осведомителем, если оперативник предоставит ему всю информацию об артисте Горном, что тот немедленно и сделал.
Единственное, что я смог тогда сказать: "Твои новые милицейские руководители точно такие же мерзавцы, как ты сам". И выгнал его к чертовой матери. Хотя потом этот несостоявшийся рэкетир меня просто замучил. То денег в долг просил, то помощь в устройстве на работу... Не рэкет в чистом виде, но что-то вроде вымогательства.
С удивительным равнодушием государства к гражданам в тот период пришлось столкнуться очень многим. С одной стороны, мы вроде бы жили в столице огромной мощной страны. С другой - ощущали себя как на "диком" Западе, где при отсутствии власти, шерифов и полицейских граждане вынуждены обеспечивать свою безопасность самостоятельно всеми доступными способами. Я тоже этого не избежал, убедившись с огромным сожалением, что былая слава Петровки изрядно потускнела.
Мой офис помещался тоже на Петровке, совсем рядом с Главным управлением внутренних дел. Однажды ночью его обворовали. Старший сын с партнерами начал свой бизнес: продавал модельную итальянскую обувь, партия которой хранилась в одном из помещений офиса. Странная это была кража. Воры забрались ночью, пробив толстенную кирпичную стену старинного здания. Сделать это без шума совершенно невозможно, во время такой работы и мертвый бы проснулся. А в соседних домах - городская Дума, отделение милиции - никто ничего не видел и не слышал. Воры совершенно спокойно сделали свое дело и вывезли целую машину обуви.
Мы подали заявление. Пришли сотрудники милиции, небрежно осмотрели место происшествия. Никакого энтузиазма у них я не заметил и понял, что заниматься расследованием нам опять придется самостоятельно. Обувь была эксклюзивная, легко узнаваемая. Я попросил своих знакомых сообщить, если они увидят где-то распродажу подобных товаров. Через некоторое время кто-то действительно случайно заметил: в магазинчике на окраине Москвы продается именно эта обувь. Мы немедленно сообщили в отделение милиции, которое вело дело, и продавца задержали. А дальше стало происходить непонятное. Через час мы узнаем, что задержанного почему-то отправили на Петровку, а через три дня его отпустили под подписку о невыезде, и он тут же исчез.
Тогда мне пришлось отправиться к своим знакомым, которые знают уголовный мир не понаслышке. Они очень быстро отыскали сбежавшего и учинили ему допрос. Сбежавший - это был один из воров - клятвенно заверил, что возместит моему сыну ущерб, но только сейчас денег у него нет, потому что за свое освобождение он заплатил 25 тысяч долларов такому-то начальнику с Петровки.
Господи, думаю, неужели и сейчас с этими подлецами невозможно справиться! Начальником Главного управления внутренних дел Москвы в ту пору был Аркадий Мурашов - политик, быстро всплывший на гребне волны перестроечных перемен. Я был с ним знаком и пошел на прием с просьбой ускорить расследование дела. Про взятку поначалу говорить не стал: доказательств у меня все равно нет, кроме того факта, что вора действительно выпустили безо всяких оснований. Поговорили с Мурашовым, он пообещал, что поможет. Смотрю, Мурашов на моем заявлении пишет резолюцию тому самому начальнику, который получил от вора деньги. Тут я понял, что ничего хорошего ждать не стоит. Повернулся и пошел. Так оно и случилось: расследование результатов не принесло, хотя и вор был известен, и часть похищенного нашлась. Тем не менее у меня до сих пор сохранилось немало знакомых среди сотрудников органов внутренних дел, к которым я отношусь с большой симпатией и уважением. Жаль, что с течением времени их становится все меньше и меньше.
КАК СТАТЬ ЭКСТРАСЕНСОМ?
Несколько лет назад я пришел к выводу о необходимости перейти на другой уровень деятельности. На протяжении многих лет со сцены и через средства массовой информации я, как мог, боролся с шарлатанами, пытающимися не только одурманивать людей, но и учить их жизни. Я ясно видел тупик, в который тащат общество так называемые колдуны, волшебники и маги вкупе с астрологами. "Познай самого себя" - произнес Аристотель еще две тысячи лет назад, и эта формула, как ключ к познанию окружающего мира, отнюдь не потеряла своего значения и в наши дни.
Я понял, что больше не могу ограничиваться критикой и разоблачениями, а просто обязан применить приобретенные за многие годы знания и опыт, чтобы научить людей как можно полнее использовать заложенные в каждом из нас внутренние возможности. Для этого организовал свой "мастер-класс".
При этом решил, что занятия будут сводиться не только к практическому обучению психологическим приемам концентрации, совершенствования памяти, релаксации, снятия стресса и так далее. Необходимо было в полной мере использовать авторитет науки. Поэтому и привлек к проведению занятий известных ученых - психологов, физиологов, философов. Лекции в моем "мастер-классе" читали специалист по экстремальной психологии профессор В. Лебедев, профессор философии, специалист по информационной культуре Д. Дубровский, философ, член-корреспондент РАН С. Гуссейнов, президент Российского психоаналитического общества профессор А. Белкин, главный психотерапевт профессор В. Рожков и другие.
Желающих пройти курс обучения набралось немало. Конечно, я представлял, что аудитория соберется весьма разноплановая: и увлеченные паранормальными явлениями, и те, кто серьезно интересуется проблемой скрытых возможностей человека, и юные энтузиасты, и просто любопытствующие. Занятия строились традиционно: теория плюс практика. Вслед за лекцией специалистов я показывал, на что способен человек, давая тем самым слушателям некий творческий импульс для успешного освоения приемов самосовершенствования, которым я их обучал.
Надо признать, вначале выступления специалистов, последовательно развенчивающих легенды и чудеса, в которые так хотелось верить, пришлись аудитории не очень по душе. Но чудес действительно не бывает - тут уж ничего не поделаешь! Постепенно к слушателям приходило понимание, что мы не развлекаемся, а занимаемся весьма серьезными вещами.
Наши практические занятия начинались с методик улучшения памяти. Память - главный, ключевой элемент в развитии мыслительных процессов. Я предлагал своим слушателям различные мнемонические приемы запоминания - уже известные психологам, а также свои собственные, разработанные на основе личного опыта. При этом нередко приходилось отвечать на вопрос: зачем? Ведь существуют ежедневники, записные книжки, в том числе электронные, и, в конце концов, секретари-референты.
Все это так. Но мои приемы предназначены не только для запоминания телефонных номеров. Развитие кратковременной памяти чрезвычайно важно - это базисный элемент нашего аппарата запоминания, и чем он лучше, тем проще будет даваться все остальное. Однако для по-настоящему успешной деятельности на любом поприще человек должен планировать свои действия на день, неделю, месяц и более, удерживая в голове прошедшие и грядущие события. Это возможно лишь при хорошей долговременной памяти, которую тоже нужно развивать.
Второй этап занятий - исследование структуры личности.
Когда вы знаете, что собой представляет человек, вам намного проще его понять и, соответственно, определить свою линию поведения с ним. Правильная классификация личности дает вам эффективный инструмент в общении с партнерами в любой области человеческих взаимоотношений. Я искренне считаю, например, что, когда сын или дочь вступает в брак, лучшим подарком от родителей была бы вовсе не машина или квартира, а психофизиологический портрет супругов. Чтобы после нескольких месяцев безумной любви не наступило разочарование, рожденное полным непониманием партнера.
Такие проблемы характерны не только для личной жизни. Они существуют в любом коллективе, определяя отношения его членов, и самым серьезным образом влияют на успехи в профессиональной деятельности.
Следующий этап - приемы личной психологической защиты. Конечно же не от мифических "вампиров", якобы опустошающих вашу ауру (аура - понятие весьма сомнительное). Да и вообще не от окружающих, не от людей, а скорее от обстоятельств, вызывающих стрессовые состояния, крайне вредные для здоровья. Системы защиты различны и индивидуальны. Они основаны на приемах аутотренинга, наиболее подходящих каждому отдельному индивидууму. И вот что еще очень важно: если вы тратите слишком много сил на защиту от некой угрозы - подлинной или надуманной, - у вас может не остаться энергии на созидательную деятельность. Поэтому на занятиях я помогаю подобрать оптимальную методику защиты от стрессов и применять ее, не растрачивая лишних сил.
Последователь Фрейда, известный психотерапевт Эриксон определил восемь кризисных точек, которые человек последовательно проходит за свою жизнь. Все они так или иначе связаны с возрастом. Конечно, опасаться, что вам и вашим близким именно восемь раз в жизни придется переживать тяжелые кризисные состояния, не следует. Тут все индивидуально, и все же четыре-пять кризисных моментов миновать не удастся. Проявляются они по-разному. Психологический переход из состояния ребенка в состояние взрослого, например, немногим дается без труда, а иногда затягивается на долгие годы. Случается, что до 50 лет человек чувствовал себя вполне комфортно и вдруг без каких-либо очевидных причин в этом зрелом и самом продуктивном, с моей точки зрения, возрасте начинает ощущать себя несчастным.
Однако справиться с кризисом по силам каждому. Нужно лишь знать, как это сделать правильно, - в этом и состоит, по большому счету, одна из основных целей занятий в моем мастер-классе. Я просто учу быть счастливым!
НЕСКОЛЬКО СЛОВ В ЗАКЛЮЧЕНИЕ ОТ ИМЕНИ ЗАПИСЧИКА
Сейчас, когда пишутся эти строки, Юрию Горному уже исполнилось 62 года. Глядя на этого человека, бурлящего неиссякаемой энергией, атлетическому сложению которого могут позавидовать не только юноши, но и профессиональные спортсмены, верится в его возраст с трудом. Он и сейчас готов соревноваться с любым на скорость физических, нервных, мыслительных реакций. Впрочем, с любым человеком Горному соревноваться неинтересно. Он вызывает на состязания лучших. Например, предлагает каждому желающему гроссмейстеру, вплоть до действующего чемпиона мира, сразиться с ним в шахматы. Правда, по несколько оригинальным правилам.
Все тридцать две фигуры на доске расставляются в произвольном порядке. Затем Горный запоминает расположение в течение тридцати секунд (противнику для запоминания дается вдвое больше времени), после чего начинается игра вслепую до победы. Скажете, что он заранее обеспечил себе преимущество благодаря феноменальной памяти? Но играть вслепую, да к тому же на десятке досок сразу способны многие известные шахматисты. Кроме того, Горный отнюдь не гроссмейстер, он честно признается, что его навыки игры в шахматы не превышают уровня первого разряда.
А всего год назад Горный поставил и исполнил номер, который сам он называет "вечным рекордом". Около ста лет назад знаменитый Гарри Гудини продемонстрировал трюк, поразивший воображение зрителей и долгое время считавшийся неповторимым. Скованного наручниками, связанного Гудини сажали в сундук, который, в свою очередь, запирали и бросали с моста в реку Гудзон. Фокусник благополучно освобождался от оков и через некоторое время всплывал живым и невредимым.
Горный этот трюк не только повторил, но и существенно усложнил. Его тоже сковывают и связывают, заклеивают скотчем рот, на шею вешают на цепи двухпудовую гирю, потом помещают в узкий мешок, который тоже тщательно завязывают. Пока все это происходит, Горному диктуют длинный ряд двузначных чисел, а также играют произвольный набор звуков из двадцати пяти нот. После этого его, так же как и Гудини, бросают в воду. Освободившись от оков, веревок, гири и всплыв, Юрий Горный точно воспроизводит музыкальный и числовой ряд. Первое и последнее число он к тому же возводит в степень, названную зрителями. Все это Горный делает сейчас, сегодня, в свои шестьдесят два года, утверждая не без основания, что повторить номер вряд ли кому окажется под силу в течение ближайшего столетия.
Да, чуть не забыл! Процесс освобождения под водой занимает примерно пять минут. Столько времени Юрий Горный способен обходиться без воздуха.
(Продолжение следует)
|
